Гульнара Биккулова, РВК: «В Татарстане мало частных инвесторов»

«МЫ ИЩЕМ РАЗРЫВЫ РЫНКА»

— Гульнара Зифаровна, как представители российской венчурной индустрии расценили прозвучавшее в ходе X казанской венчурной ярмарки предложение Рустама Минниханова создать в Татарстане постоянно действующую венчурную площадку?

— Такая площадка была бы очень полезной для дальнейшего развития в Татарстане инновационной экосистемы. Ведь инвесторы, по сути, выбирают не проект, а предпринимателя и инвестируют в его потенциал, в его способность сделать бизнес, выполнить свои обещания. Поэтому в венчурном бизнесе абсолютно во всех странах мира люди очень много общаются — много тусовок, общения, так называемого нетворкинга. Если Татарстан или любой другой регион планирует вырастить свою собственную экосистему, свою венчурную отрасль, то количество таких мероприятий должно быть огромным. К примеру, сейчас в абсолютно любой день где-нибудь в Москве проходит мероприятие по венчурной теме. На самом деле это очень правильно, потому что от количества контактов потенциально зависит количество сделок. Чем больше люди общаются, тем больше они друг другу доверяют.

— Не могли бы вы пояснить слова вашего шефа, генерального директора ОАО «Российская венчурная компания» Игоря Агамирзяна, который на пленарном заседании X казанской венчурной ярмарки сказал, что сейчас нужно остановиться и осмотреться, чтобы понять, куда двигаться дальше. По его словам, экстенсивное развитие исчерпало свои ресурсы. Что он имел в виду?

— Надо начать с того, что российская венчурная отрасль очень молодая. Ей еще нет и 10 лет. Для сравнения: в США венчурный рынок существует уже 70 - 80 лет. Европа, Израиль, Индия и даже Китай — это все 30 - 40 лет. Поэтому, когда наш рынок начал формироваться, мы пытались позаимствовать лучшие практики, которые есть в мире. Сейчас в российской экосистеме присутствуют все элементы, которые есть на цивилизованных рынках: технопарки, инкубаторы, менторы, бизнес-ангелы. Другой вопрос — качество всего этого.

Игорь Агамирзян имел в виду, что экстенсивно развиваться уже некуда — инфраструктура создана, и не только в Москве, но и во многих регионах, в первую очередь в Татарстане, Самаре, Новосибирске, Санкт-Петербурге... Сейчас необходимо понять, что работает, а что — не очень, что дальше нужно масштабировать. Надо также оценить содержательную сторону программ, реализуемых разными ведомствами: минфином РФ, минэкономразвития РФ, отраслевыми министерствами, региональными бюджетами. Часто происходит дублирование программ, бюджетов — многие предприниматели из технопарков с хорошими презентационными навыками получали финансирование из нескольких источников.

— Ласковый теленок двух мамок сосет?

— Да-да. В прошлом году премьер-министр РФ Дмитрий Медведев поручил провести аудит сложившейся инновационной экосистемы — какие инструменты действуют, какие более эффективны, а какие — не очень, каким инструментом можно заменить несколько других и т.д.

— Уже сделали анализ, от чего точно необходимо отказываться? Что в наших условиях не работает?

— Пока рано об этом говорить. Создано много рабочих групп, анализирующих эффективность тех или иных государственных программ, Официальный доклад пока только готовится. Что касается РВК, то у нас, разумеется, есть свой жизненный цикл, свой процесс бизнес-планирования. Мы постоянно смотрим на те инструменты, которые работают, ищем market gaps, т.е. те провалы рынка (те зоны, которые с точки зрения государства важны, но куда по каким-то причинам не идут частные инвесторы — прим. ред.), где мы могли бы поучаствовать. Один из провалов рынка, который мы для себя видим, — это ранние стадии инвестирования и наукоемкие отрасли инвестирования. Сейчас российские венчурные инвесторы вкладывают деньги в основном на более поздних стадиях развития проектов, когда риски уже минимальны.

— Например, когда уже создан опытный образец?

— Абсолютно точно. Поэтому государство должно участвовать на более ранних стадиях. Мы, в частности, создали посевной фонд, развиваем рынок бизнес-ангелов — индивидуальных предпринимателей, которые могли бы инвестировать в проекты. С точки зрения отраслей опять-таки объективная ситуация — частные инвесторы охотнее инвестируют в интернет-технологии: электронная коммерция, онлайн-игры и т. д. Примерно 90 процентов сделок происходит в этих сегментах. Наша задача как государственного института развития — поддерживать отрасли, в которых частные инвесторы не очень активны.

«ПРОВЕРЯЮЩИМ НАС ПРИХОДИТСЯ ОБЪЯСНЯТЬ, ЧТО К ВЕНЧУРНОМУ ИНВЕСТИРОВАНИЮ НЕЛЬЗЯ ОТНОСИТЬСЯ ТАК ЖЕ, КАК К ДЕПОЗИТАМ»

— Инвестирование на ранних стадиях проекта — это самый рискованный этап. То есть вы должны быть готовы к тому, что большая часть ваших инвестиций будет неудачной. Не боитесь аудиторов Счетной палаты?

— Это очень хороший и очень актуальный для нас вопрос. Мы действительно очень много общаемся с проверяющими органами, объясняем им специфику нашей деятельности, что такое венчурные инвестиции и почему они высокорисковые, почему к этим инвестициям необходимо относиться не так, как к более традиционным инвестиционным инструментам. Это часть нашей работы. Естественно, что после каждого аудита у проверяющих возникают какие-то замечания, и мы в рабочем порядке общаемся и проясняем все спорные вопросы. Финальный отчет, который мы видим, обычно учитывает наши комментарии.

— А не было каких-либо «посадок»? Не доходило дело до этого?

— К счастью, нет. Есть понимание, что венчурное инвестирование — это долгосрочный проект. Мы инвестируем не в конкретный проект, а в фонды. Наша эффективность будет зависеть от того, как будут работать те фонды, которые мы создаем. Мы проинвестировали 18 фондов в разные промежутки времени, и пока еще ни один из них не закрыл свои портфельные инвестиции. О результатах пока рано говорить, так как времени прошло еще мало. Но существует отраслевая статистика, которая говорит, что традиционно в портфеле венчурного фонда из 10 проектов один проект становится мегауспешным, два-три более-менее финансово состоятельны, а остальные проекты убыточны.

«В США ПЕРВЫМ ИНВЕСТОРОМ НАЧИНАЮЩЕГО СТАРТАПЕРА ЧАСТО СТАНОВИТСЯ ЕГО БАБУШКА»

— Экосистема венчурного капитала должна предусматривать право на риск. Созданы ли в России такие условия, как в США?

— Считается, что на первоначальной, высокорисковой стадии инвестирования, на так называемом pre-seed (предпосевная стадия), в проекты инвестируют три F — friends, family и fools (друзья, семья и дураки). Это действительно так. В США часто первым инвестором начинающего стартапера становится его бабушка — для своего родного внука денег не жалко. Чтобы понять, о каком масштабе рынка идет речь, скажу, что в США ежегодно заключается порядка 300 тысяч сделок по инвестированию в предпосевную стадию. До более поздней, венчурной стадии доходит примерно 3 тысячи сделок. То есть 99 процентов компаний на предпосевной стадии умирают.

У нас в России порядки цифр, конечно, другие. В предпосевной стадии мы фиксируем порядка 200 сделок в год. До посевной стадии доходят считанные единицы. Это официальная статистика, полученная через ассоциации бизнес-ангелов, которые формируют отчетность о своей деятельности. Это может означать, что у нас очень мало инвестиций делается на предпосевной стадии, а может означать, что мы про эти инвестиции ничего не знаем, что эта часть рынка очень серая.

На самом деле сделок гораздо больше, но из-за традиционной российской культуры недоверия люди не очень охотно делятся такой информацией. Возможно, они опасаются, что их проект прогорит, окажется неуспешным. У нас в России неуспех означает черную метку. Хотя в тех странах, где предпринимательство сильно развито, неуспех воспринимается как полезный опыт — пока ты не ошибешься несколько раз, ты не сделаешь бизнес, ты не сможешь инвестировать в тот проект, который принесет прибыль. В этом смысле культуру в России надо менять.

— Как повлияла геополитическая ситуация на приток венчурных инвестиций в Россию?

— В 2012 - 2013 годах был бум инвестиций. По итогам прошлого года количество инвестиций уменьшилось примерно на 30 - 40 процентов, но мы это связываем, скорее, с тем, что именно в это время закончился инвестиционный цикл фондов, которые запускались 5 - 6 лет назад. Сейчас происходит смена генерации фондов. Новые фонды создаются, но уже более осторожными инвесторами. Сейчас скоропалительных решений принимается гораздо меньше — если проект вызывает какие-то сомнения, то в него предпочитают не инвестировать. Мы расцениваем это как симптом оздоровления венчурного рынка. Во время бума инвестиций эксперты удивлялись, что деньги получали даже те проекты, которые, на взгляд специалистов, перспектив не имели. Инвесторы зачастую руководствовались эмоциями, а не здравым смыслом.

«В РОССИИ ТРАДИЦИОННО СИЛЬНАЯ НАУЧНАЯ ШКОЛА, НО НЕ РАЗВИТА КУЛЬТУРА ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА»

— В России до сих пор существует высокое сопротивление инновациям, в первую очередь потому, что крупный бизнес обеспечивает себе высокую рентабельность без дополнительных инвестиций в высокие технологии. То есть инновации пока просто невыгодны, приходится их «навязывать сверху», буквально заставляя инвестировать деньги в эту сферу. Понятно, что из-под палки эффект оказывается незначительным. Что нужно изменить, по вашему мнению, чтобы инвестиции в инновации стали для российских предприятий ключевым фактором конкуренции на рынке?

— Это глобальный вопрос. Крупный бизнес и частные потребители — это те движущие силы, которые стоят за инновациями везде в мире. Без спроса с их стороны инновации и венчурные инвестиции практически бессмысленны. Корпорации формируют заказ на инновации и стоят в конце инвестиционной цепочки, покупая стартапы на более поздних стадиях. Для того чтобы корпорации стали участниками венчурной отрасли, уже много сделано за предыдущие 10 лет, также много чего еще предстоит сделать. Например, сейчас есть проблема с качественными проектами, которые могли бы быть интересны российским корпорациям. Как мы обсуждали, большинство проектов в России в настоящее время — это интернет-стартапы, заточенные на массового потребителя. Корпорации заинтересованы в более «тяжелых» разработках. При этом в России традиционно сильная научная школа, таких разработок должно быть много. Здесь возникает следующая проблема. Стартапы не умеют продавать свои проекты корпорациям. Поэтому на этом этапе, наверное, должны появиться профессиональные посредники, так называемые технологические брокеры. Воспитание таких брокеров — эта задача на целое поколение. Мы это уже делаем через образовательные, через менторские программы. Частично эту функцию выполняют инвесторы, помогающие своим проектам договариваться с корпорациями.

Сейчас в России работает первая генерация инвесторов — это люди, которые в первый раз инвестируют в технологические проекты. Уже начал накапливаться первый положительный опыт, появились первые так называемые экзиты — когда первичные инвесторы с прибылью продают проект следующим, более крупным инвесторам (обычно это международные корпорации). Но пока это только единичные случаи, в целом у нас рынок экзитов еще очень не развит.

— Почему?

— Как вы правильно отметили, российские компании сейчас не очень заинтересованы в покупке российских же разработок, для того чтобы интегрировать в свои продукты и тем самым становиться более конкурентоспособными. Ими сейчас движут другие экономические мотивы. Наша задача — открыть корпорации, научить их работать со стартапами. Не так давно мы запустили проект GenerationS, в рамках которого крупные российские корпорации начинают запускать свои акселераторы — те структуры, через которые они начинают по всей России отбирать интересные себе разработки и проводить их через всю цепочку согласования и венчурного инвестирования. В проекте уже участвуют более 10 корпораций.

— Среди них есть татарстанские?

— В Татарстане у нас есть партнер — компания Pulsar Venture Capital. Он стал одним из операторов программы. Компания работает с ОАО «Татнефтехиминвест-холдинг».

— Вы согласны с оценкой замминистра экономического развития РФ Олега Фомичева, который на пленарном заседании X казанской венчурной ярмарки сказал, что потребуется еще 15 лет, чтобы российская экономика стала инновационной?

— Я бы сказала, что это очень оптимистичная оценка. Для этого нужно, чтобы мы все прилагали максимум усилий. Что касается венчурной отрасли, то должны успешно закрыться несколько инвестиционных фондов, появиться фонды следующих поколений, чтобы наши российские инвесторы, наши управляющие компании, которые управляют фондами, набрали опыт. Должны появиться хотя бы несколько российских технологических компаний, ставших глобальными игроками. Тогда можно будет говорить о том, что венчурная отрасль России состоялась.

«ЕСЛИ КОМПАНИЯ ХОЧЕТ ЗАРАБОТАТЬ МНОГО, ОНА ДОЛЖНА УМЕТЬ ПРОДВИГАТЬСЯ НА МЕЖДУНАРОДНЫЙ РЫНОК»

— По словам Игоря Агамирзяна, объем российского рынка достаточен для того, чтобы венчурные компании развивались, но недостаточен для того, чтобы они вырастали до уровня глобальных игроков. Что он имел в виду?

— Российский рынок, действительно, довольно маленький — несколько процентов от мирового практически во всех отраслях: медицина, сотовая связь, продукты питания и др. Поэтому логично, если компания, имея действительно серьезные амбиции, пытается продвигаться на международные рынки. Но чаще всего для того, чтобы стать успешным мировым игроком, необходимо добиться успехов сначала на локальном рынке.

Пару лет назад в России появилась новая генерация стартаперов — амбициозных молодых ребят, которые считают, что делать бизнес в мировых масштабах легко, хотя у них нет за своими плечами никакого бизнес-опыта. Их амбиции подогревал пузырь на рынке венчурных инвестиций — можно было довольно легко получить инвестиции под любой, даже не очень оригинальный проект. Они, получив инвестиции, сразу приезжали в США или другие страны, пытались открыть представительство своей компании и через некоторое время теряли все деньги и закрывали компании. Это часто не получалось именно потому, что им не хватало предпринимательского опыта, который можно было бы масштабировать, чтобы управлять бизнесом в других странах, на других рынках. Бизнес-опыт лучше получать на локальных рынках с понятными правилами игры. Поэтому, с одной стороны, конечно, любой технологический предприниматель и инвесторы, которые стоят за проектом, должны с самого начала иметь большие международные амбиции, с другой стороны, всегда необходима адекватная стратегия разворачивания бизнеса. Если ты сумел выстроить бизнес на локальном рынке, то можно выходить на близкие рынки Европы, СНГ, а уже потом двигаться дальше. В пример можно привести развитие брендов «Касперский», «Яндекс», ABBYY — это российские компании, которые сейчас присутствуют в любом западном магазине, продающем компьютерную технику.

— Перечисленные вами компании — это все истории из 90-х годов, а нет более свежих примеров?

— Это как раз к вопросу, сколько времени надо на выстраивание глобального бизнеса — 10 - 15 лет.

— Но ведь есть примеры, когда за несколько лет стартапы «взрывали» глобальные рынки, обгоняя, казалось бы, незыблемых лидеров. Можно вспомнить ошеломляющий успех китайских компаний «Алибаба» (электронная торговля) и Xiaomi (производство смартфонов).

— Вы правы. Действительно, сейчас входной порог размера инвестиций, необходимых для выхода на глобальный рынок, сильно уменьшился. Да и по времени (особенно это касается интернет-проектов) все происходит значительно быстрее.

Сейчас среди наших стартаперов популярно заниматься копикатом (сopycat — подражание, имитация — прим. ред.). Если какой-то проект успешен на американском или европейском рынке, его пытаются повторить в России. За счет понятной модели бизнеса компания достаточно быстро завоевывает российский рынок... Или не завоевывает.

Но для более серьезных бизнесов, которые предполагают серьезный R&D (research&development — аналог российской аббревиатуры НИОКР, научно-исследовательские и опытно-конструкторские разработки — прим. ред.), требуются годы и даже десятилетия. Здесь чудес не бывает, процесс должен последовательно пройти через несколько циклов, требующих определенного времени.

«В ТАТАРСТАНЕ МАЛО ЧАСТНЫХ ИНВЕСТОРОВ. ВОЗМОЖНО, ЭТО ОСОБЫЙ ПУТЬ РЕСПУБЛИКИ»

— В декабре прошлого года РВК подписала очередное соглашение о стратегическом партнерстве с Татарстаном. Какие сейчас у компании есть проекты в республике, на каком они этапе?

— РВК — это фонд фондов. Сейчас мы вместе с партнерами соинвестируем в 18 фондов, созданных совместно с нашими партнерами. Кроме этого, есть еще ряд региональных фондов, которые создавались не нами. В них мы выступаем в роли советников, входим в попечительские структуры, либо в советы директоров, либо в управляющие органы. Во всех трех венчурных фондах, которые существуют в Татарстане, мы выступаем в роли «старших товарищей», которые способствуют их развитию.

Так, РВК оказывает экспертно-методологическую поддержку НО «Фонд содействия развитию венчурных инвестиций в малые предприятия в научно-технической сфере Республики Татарстан», которая является владельцем паев двух закрытых паевых инвестиционных фондов (ЗПИФ) особо рисковых (венчурных) инвестиций. ЗПИФ «Региональный венчурный фонд инвестиций в малые предприятия в научно-технической сфере Республики Татарстан» с совокупным объемом инвестиций 800 миллионов рублей управляет ЗАО «УК «СБВК» (до переименования — ЗАО «УК «Тройка Диалог»), а ЗПИФ «Региональный венчурный фонд инвестиций в малые предприятия в научно-технической сфере Республики Татарстан (высоких технологий)» с совокупным объемом инвестиций 300 миллионов рублей управляет ООО «УК «Ак Барс Капитал»

Татарстанскими ЗПИФ было проинвестировано 11 инновационных компаний, расположенных на территории республики. Наша общая с Татарстаном история успеха — это компания Evernote, которая в 2011 году была продана американскому фонду. Если говорить о наших прямых инвестициях, то в татарстанские проекты инвестируют 6 - 7 венчурных фондов, которые созданы РВК за пределами республики. В Татарстане есть несколько наших портфельных инвестиций, на успех которых мы рассчитываем.

— Все хвалят Татарстан, называя его лидером среди инновационных регионов. А есть за что критиковать нас?

— Главное преимущество Татарстана перед многими другими регионами в том, что власти республики вовлечены в процесс построения инноваций. Если нет поддержки первого лица, то обычно процесс идет намного медленнее. Однако вовлеченность государства в создание инновационной экосистемы можно расценивать и как положительный, и как отрицательный фактор. В идеале, конечно, это должна быть рыночная история. Должны появляться частные инвесторы, и их должно быть много. Пока их в республике мало. Впрочем, это можно расценивать как особый путь Татарстана. В мире есть примеры, когда именно государство выстраивало инновационную систему и она успешно работает.

ЧТО ТАКОЕ ХОРОШИЙ БИЗНЕС С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ИНВЕСТОРА

— Можете ли вы дать несколько рекомендаций для стартаперов, как увеличить шансы на получение инвестиций?

— Если вы уже действующий предприниматель, то желательно заниматься своим бизнесом и показывать такие результаты, которые будут сами привлекать инвесторов. Привлечь инвестиции в уже действующий состоявшийся бизнес намного проще. В мире постоянный голод на хорошие проекты. Начинать делать бизнес исключительно ради получения инвестиций — неправильно.

— То есть ваша рекомендация — занимайтесь хорошим бизнесом. А каковы критерии хорошего бизнеса с точки зрения инвестора?

— С точки зрения инвестора хороший бизнес — это тот, который основан на какой-то оригинальной разработке и не является повторением того, что уже где-то было сделано. Иначе это ограничивает возможности тиражирования бизнеса. Хороший бизнес — тот, за которым стоит серьезный предприниматель с богатым бизнес-опытом, который набил уже свои шишки в других компаниях. Хороший бизнес — это такой бизнес, в котором понятна стратегия дальнейшего развития.

— Почему вы не назвали в этом списке рентабельность проекта — самый важный критерий для многих отечественных инвесторов?

— Если мы говорим про венчурные проекты бизнесов, которые основаны на новых технологиях, то для них оценки рентабельности носят умозрительный характер. Понятно, что любой предприниматель, который подает заявку в венчурный фонд, в своей бизнес-модели старается показать высокий уровень рентабельности проекта. Но это только предположения. На самом деле венчурные инвесторы, скорее, вкладываются в команду и технологию, которая стоит за проектом, в надежде, что эта комбинация окажется выигрышной.